Креститель - Страница 56

Двор детинца особыми неожиданностями не удивил: вдоль стен шли навесы для сена и скота, слышалось фырканье лошадей из конюшни, у дальней стены возвышался на двухэтажной подклети рубленый терем в три жилья с позолоченной крышей. Русский обычай не дозволял людям жить в камне, но жить в золоте никому не возбранялось. Дворня в вышитых косоворотках приняла лошадей.

— Людскую холопам покажите, — распорядился боярин и повернулся к тиуну: — Что-то тихо у вас тут. Ну, чего стоишь? Веди!

Они поднялись по резному крыльцу с красными наличниками, прошли через арочную дверь в гулкий неосвещенный зал, потом в другой, куда более крупный и уже со стрельчатыми окнами, забранными слюдой. Тут Синеус повернул направо, откинул один из ковров, украшающих стены, и они оказались на лестнице, что вела в толще стены куда-то наверх. Слева, к удивлению ведуна, то и дело попадались бойницы — а ведь снаружи он никаких отверстий не заметил. Поднявшись метров на пять, они развернулись на тесной площадке, опять двинулись наверх. Перед толстой кованой дверцей, запертой и на внутренний, и на наружный замки, развернулись снова, и только четвертый пролет вывел их наконец в нижний зал терема.

Здесь, под расписными потолками, похожими на крышки палехских шкатулок, вдоль увешанных гобеленами стен стоял собранный буквой «П» и застеленный белой скатертью с расшитым краем огромный стол, способный вместить не меньше ста человек — если особо не тесниться. Однако перед угощением сидел на высоком кресле один-единственный человек: остроносый, с курчавыми русыми волосами и небольшой клинообразной бородкой. Голову его украшала отделанная самоцветами и опушенная горностаем тюбетейка, рубаха была ярко-красная, атласная, с широкой, шитой серебром полосой на груди, вкруг ворота и вдоль рукавов. В одной руке обедающий держал золотой кубок, в другой — вертел с блестящим от соуса мясом, в столе торчал тонкой работы кинжал.

— Здрав будь, великий князь, — приложив руку к груди, низко поклонился боярин.

Середин, удивленно приподняв брови, тоже поклонился, а рядом чуть не коснулась пола опущенной рукой Пребрана.

— Ты ли это, боярин Радул? — отложил вертел Владимир. — Ты как, зарезать меня пришел али слово ласковое сказать?

От такого приветствия боярин заметно вздрогнул, однако внешне никак не изменился ни лицом, ни голосом:

— А пришел я, великий князь, доложиться, что исполнил я поручение твое, хотя и не без помощи сотоварища моего, ведуна Олега. Возвернули мы княжича отцу, помогли изборскому князю. За помощь тебе от него поклон.

Боярин снова склонил свою буйную голову.

— А это, князь, боярыня Пребрана, дочь боярина Зародихина из Полоцкого княжества. На тебя спросилась посмотреть, себя показать.

— Ну, так пусть смотрит, пока есть на кого, — разрешил Владимир. — Садитесь, коли не шутите, откушайте с дороги. Места на всех хватит. И ты, тиун, садись. Кубок твой где? И гостям, смотри, наполни! Вина налей сладкого, греческого. Пусть отпробуют.

Гости, проголодавшиеся с дороги, дважды себя упрашивать не заставили и быстро расселись за столом с дорогими яствами. Откушать великий князь собрался с размахом: скатерть плотно уставляли блюда, ковшы, вазы с печенными целиком лебедями, тетеревами да рябчиками, с птичьими потрошками, с почками заячьими на вертеле, с жаворонками жаренными в толстой обсыпке из сухарей, с бараньим сандриком, бараниной в полотках, свининой, карасями, солеными сморчками, кундумом, зайчатиной печеной с утками, зайчатиной заливной со спинками белорыбицы на пару, осетриной шехонской с шафраном, осетриной косячной, щучиной свежепросоленной, с ухой холодной из пескарей… Получив из рук Синеуса кусок хлеба размером с тарелку, ведун растерянно замер, не зная, за что хвататься. С одной стороны, попробовать, хоть немного, хотелось всего. С другой — он понимал, что на всё его сил не хватит. Поэтому требовалось сделать выбор.

Между тем из медного, покрытого тонкой чеканкой и финифтью, кувшина ему в кубок налили густое и темное, похожее на деготь, но пахнущее виноградом вино.

— Здрав будь на многие годы, великий князь! — провозгласил, поднявшись, богатырь. — Царствуй на благо наше, во крепость земли русской, на страх врагам нашим! За тебя, Владимир Святославович!

Услышав такой тост, Олег из вежливости тоже выпрямился, выпил стоя, сел и, решительно обнажив нож, переложил себе на хлеб пару крохотных жаворонков в хрустящей корочке, немного печеной зайчатины, капающей соусом, заливной осетрины и запеченного в сметане карася. Начал неторопливо разделывать, пальцами перекидывая небольшие ломтики в рот. Увы, вилок здесь пока еще не изобрели, а есть с ножа — признак злобности.

— Спасибо тебе, боярин, — откинулся на спинку кресла правитель. — Давно таких добрых слов не слышал.

— Да, князь, — согласно кивнул Радул. — Чтой-то пустовато у тебя на пиру.

— Тиун, налей им еще! — зевнул великий князь. — Да ты, я вижу, вовсе ничего про дела последние не знаешь, боярин?

— А какие дела? — буркнул богатырь и впился зубами в свиной окорок.

— И вправду, стало быть, не знаешь, — повторил, пригубив кубок с вином, Владимир. — Неладно ныне у нас во Киеве, боярин Радул. Ой, как неладно. По весне Перун-Громобой вдруг на мать мою окрысился. Дескать, нет во мне крови княжеской, недостоин я на столе великокняжеском сидеть. Родом якобы не вышел. И случилось так, что во гневе своем крови он затребовал человеческой — дабы за грех этот меня не карать.

— Не может быть такого! — вскинулся богатырь. — Не случалось такого на Руси, чтобы жертвы людьми приносили.