Креститель - Страница 28

Монах поморщился, отступил к третьему ряду истуканов. Дидилия, богиня супружества, перед которой как раз хвастаются отчаянно орущим младенцем счастливые супруги. Еще парочка: Чернобог, хозяин злых сил, и Мара, богиня смерти. Просто непостижимо, как могли дикари допустить этих богов в свое святилище и зачем приносят им дары! Марцана, богиня жатвы. Перед ней ни одного просителя, и волхва ее тоже не видно. Оно и попятно — до жатвы еще далеко. Рядом — обвешанная венками Лада, покровительница низменной похоти, которую язычники почитают богиней красоты, любви и связанных с этим удовольствий. Услад, алтарь которого все еще полон монет и фруктов после недавнего празднества. Но волхва не видать до новых праздников, похоже, далеко, и помощь бога развлечений не требуется. Стратим, мать всех птиц…

— Грек? Ты пришел сюда? Ты прямо здесь собираешься рассказывать о своем распятом боге?

Ираклий вздрогнул от неожиданности, перекрестился и облегченно вздохнул, узнав старика: это был тот самый волхв, что стоял в детинце по правую руку от князя. Хотя на сей раз служитель богов предпочел одеться не в рубище, а в парчовую мантию, отороченную узким черным мехом. На груди его висело золотое кольцо со сдвоенной свастикой, направленной «посолонь», по солнцу.

— А где же еще мне говорить о боге, как не в святилище, волхв? — как можно спокойнее ответил монах.

— Ты прав, грек, — неожиданно легко согласился старик. — Место богам в святилище. И если ты пожелаешь, мы готовы дать тебе место для молитв и поклонений. Только, не обессудь, не здесь, а далее. Вон там, возле идола на медных ногах. Однако же, коли молящихся окажется изрядно, то новое место вам отведут там, где его будет достаточно. Я знаю, христиан в Киеве немало, и, быть может, очень скоро совету волхвов придется об этом подумать. Мы не ищем ссор с чужими богами, грек. Однако же единоверцы твои честных людей чураются, святилище стороной обходят, неких прав особых требуют, иным служителям непонятных. К чему вам отдельные храмы, коли есть общие святилища? Боги земли русской стоят здесь, и коли вы хотите, чтобы распятый бог стал русским, то и место ему должно быть среди прочих.

— Быть может, ты прав, волхв, — стиснув в руках распятье, вежливо произнес Ираклий.

— Пойдем, я покажу тебе…

Монах покорно проследовал за стариком почти до самого частокола. Там волхв обернулся, развел руками:

— Вот, здесь хватит земли и для идола, и для сотни молящихся, коли вас будет собираться так много. Украсите его, поставите алтарь, и ваш бог будет ничем не хуже прочих. Подумай над этим, грек, подумай.

Кивнув напоследок, старик ушел.

Ираклий облегченно перевел дух и огляделся. Поблизости возвышались истуканы Чура, бога границ, Перуна, бога грозы, Сречи, богини ночи, Семаргла — собаки, охранителя посевов. Последний среди идолов оказался самым почитаемым — благообразный волхв не успел спрятать принесенные смертными пироги, как к нему уже подошел новый проситель с живой курицей под мышкой. Монах услышал, как пахарь начал жаловаться на кабанов, что травят только взошедший хлеб.

Среча скучала в одиночестве, без волхва, без молящихся и с пустым алтарем. Возле Чура дремал, опершись на резную палку, совершенно древний волхв с бледным, как у мертвеца, морщинистым лицом и мелко подрагивающими руками. Судя по свежим цветам, сегодня к нему кто-то уже приходил. Перед Перуном совсем еще молодому волхву скуластый смертный жаловался на сгоревшие стог и сарай, с неприязнью поглядывая на бога. Создавалось впечатление, что он не столько стремился получить от Перуна милость, сколько хотел его наказать. Но без подарков служитель не позволял второго и не обещал первого.

Монах отвернулся, прошелся по кругу, словно осматривая место, потом снова оборотился к соседним богам.

Что же, это почти то, что хотелось. Служащие малозначащим богам волхвы вряд ли довольны своим местом, вряд ли имеют большие интересы в ныне существующих порядках, во власти и имуществе и вряд ли находятся под особым приглядом со стороны сильных мира сего. Значит, можно попытаться. Старика, разумеется, трогать бесполезно. Семарглу служит человек в возрасте. Судя по всему, спокойный, вдумчивый. Это хорошо, такие лучше воспринимают разумные доводы. А вот тот, что уже выталкивает просителя, молод и горяч. Однако он куда более энергичен — значит, скорее решится на авантюру. Опять же, молодость… Кому в молодости нравится терпеливо ждать когда тебя заметят, прислушаются, возвысят? Да и заметят ли у дальней стены? В молодости хочется получить всё сразу и сейчас — а потому молодые куда легче пускаются на риск.

Волхв Перуна, тяжело дыша, вернулся к идолу, поклонился ему, поправил цветы. Да, борода явно не стрижена, только расти начинает. Лет двадцать, самое большое — двадцать пять. Неужели ему никогда не грезилось княжеское кресло? Наверняка грезилось…

— Мир добрый тебе, святой человек, — поклонился, подойдя ближе, монах.

Слуга Перуна посмотрел на рясу, на крест, удивленно поднял глаза:

— Что делаешь ты здесь, грек?

— Я прибыл сюда с миссией от базилевса, из Великой Византии, и привез великому князю Владимиру руку дружбы. А еще привез просьбу не притеснять единоверцев наших в землях русских. Князь повелел нам бога своего среди прочих поставить. Вот, волхв здешний главный и место указал.

— Мыслю я, — поморщился волхв, — то не ему едину, а совету волхвов решать. Но супротив княжьей воли они перечить не рискнут.

— Ужели все в здешних землях под волей князя?

— Вестимо, все, — пожал плечами служитель Перуна. — Он же волей богов на страже земли русской поставлен. Оттого и слово его первее прочих.